Вечное и новое в любви
Как же все эти социальные перевороты повлияли на наши чувства? И как влияют на них другие глобальные сдвиги — НТР, урбанизация, сидячая цивилизация?
Сдвиги эти в корне меняют весь уклад будней, и первая перемена в этом укладе — как бы взрыв перемен. Ритм жизни все убыстряется, круто растет число перемен в единицу времени: в году сейчас столько сдвигов, сколько раньше вмещалось в 10–12 лет. Этот взрыв перемен несет с собой потоки новизны, которые и обогащают людей, и резко повышают их нервные нагрузки.
Человеческая психика попадает в тиски таких перегрузок, каких у нее никогда не было. И чтобы уберечь себя от распада, она начинает экономить нервные силы — отпускает меньше этих сил в каждое ощущение, в каждое переживание. В подсознании человека возникает новый психологический механизм — глушитель эмоций. Он спасает психику от разбалансирования, но человеческие чувства слабеют, делаются менее сердечными, эмоциональными, более головными, рациональными, чем раньше. Такое обеднение чувств — первая резко невыгодная для нас перемена в современной психологии. Это плата за приспособление наших нервов к нынешнему сверхритму жизни.
Рассудочных людей становится все больше. А человек-рационал хуже приспособлен к семейной жизни: его привязанность к близким людям слабее, все его чувства — любовные, дружеские, родительские, родственные — резко теряют в глубине и долготе.
А как действует на людей взрыв контактов, который принесла с собой нынешняя городская жизнь?
Английские социологи подсчитали, что у среднего горожанина сейчас от пятисот до двух тысяч знакомых. Это могло бы расширять кругозор людей, углублять их общение друг с другом. Но взрыв контактов мельчит эти контакты, снижает их глубину, лишает душевности. Более того, ежедневные контакты с тысячами людей — на работе, на улицах, в магазинах, в транспорте — резко перенапрягают нервы, усиливают потоки тягостных эмоций.
Так же перегружают наши нервы и взрыв информации, и постоянно растущие шумы, и загрязненный воздух, и отъединение от природы…
В ответ на атаки города человеческая психика создает еще один щит обороны: мозг начинает вырабатывать наборы эмоциональных шаблонов, стандартов — одинаковых откликов на разных людей, разные сигналы жизни. На привычные отклики идет меньше нервных сил, и это спасает их от перерасхода. Но мы дорого платим за такое спасение: наши чувства — у кого больше, у кого меньше — обезличиваются, теряют в личном своеобразии. Обезличивание чувств (после ослабления и орассудочивания чувств) крупная перемена в психологии современного человека.
Нашу жизнь резко меняет и сидячая цивилизация. Она обездвиживает людей, несет в их будни как бы взрыв малоподвижности («гиподинамии» — с греческого). У многих людей физические нагрузки составляют пятую, десятую, двадцатую часть нормы. Нехватка физических нагрузок сочетается с избытком нервных, и эти новые ножницы больно режут по здоровью человека, по его нервам.
Когда человек страдает от нервных перегрузок, крупная доля его нервных сил идет на то, чтобы обезвредить их, и гораздо меньше нервных сил остается на заботу о других людях, на отношение к ним «как к себе самому». От этого нынешний человек делается более «я-центрическим», эгоизируется, и это третья — после обеднения и обезличивания чувств — очень больная перемена в его психологии.
Но есть в психологии современного человека и обогащающие перемены. Прогресс делается сейчас все сложнее, он как бы пропитывает соками сложности все больше клеток социального организма, все больше нитей обыденной жизни. Эти стратегические изменения исподволь, из глубины повышают требования к человеку, к его уму, нравственности, психологии. Человеческая психология медленно перестраивается во всех своих звеньях, от вершин до подножия, и вся ее ткань начинает делаться другой.
Углубляет психологию человека и рост образования, культуры. В людях нарастают ощущения ценности своего «я» (впрочем, нередко до чрезмерности), тяга к самовыявлению, саморазвитию. Идет, говоря языком психологии, не только обезличивание, но и индивидуализация человека, появляется все больше людей-личностей с усложненной и обогащенной психологией.
Впрочем, и сама личность у многих меняется — делается более рассудочной, рациональной, менее сердечной, эмоциональной. Возникают как бы «полуличности» — люди, у которых развит ум, но приглушены, обезличены чувства.
Борьба личностного и обезличенного пронизывает всего нынешнего человека, возможно, это главная борьба, которая идет в его психике. Все сильнее делается потребность человека развивать свое «я», но все сильнее делается и его обезличенность.
Эти двоякие перемены в человеческой психологии рождают и двоякие перемены в мире человеческих чувств. Любовь тоже как бы поляризуется, и перемены в ней, говоря упрощенно, идут по двум руслам.
У одних (это больше бросается в глаза, потому что лежит на поверхности) она делается малокровнее, в ранг любви возводится обычная влюбленность, а то и просто влечение. У других она внутренне обогащается и усложняется, становится объемнее, глубже.
Обмеление любви стало тревожно массовым, но оно лежит на поверхности, все мы его видим и знаем. Труднее уловить те перемены, которые происходят в чувствах психологически усложняющихся людей, потому что они непривычны, сложны и часто двойственны.
В Древней Индии так говорили о высшем виде человеческой любви:
«Три источника имеют влечения человека — душу, разум и тело.
Влечения душ порождают дружбу.
Влечения ума порождают уважение.
Влечения тела порождают желание.
Соединение трех влечений порождает любовь».
Сквозь дымку наивного схематизма здесь ярко просвечивает облик любви, которая захватывает всего человека, пропитывает его душу, разум, тело. Это и есть, наверное, любовь личности — тяга к всестороннему слиянию с любимым человеком, стремление, чтобы в любовь вовлекалось как можно больше сторон твоего существа.
Что происходит, когда любовь из одного только эмоционального влечения превращается в разностороннее влечение двух людей — влечение их душ, тел, разумов?
Грубо говоря, углубляются духовные слои любви. В нее (у психологически развитых людей) как бы начинают вливаться струйки других человеческих чувств — дружбы, уважения, которые живут чаще всего отдельно от любви. Меняется психология человека, и вместе с ней, как ее тень, меняется и психологическая материя любви. К голоду чувств по любимому человеку, к радужному его приукрашиванию, к сопереживанию с его переживаниями, к негаснущему вдохновению всех чувств все больше притекают новые эмоции: желание найти в любимом человеке отзвук как можно большему числу своих душевных струн, тяга к многогранной близости с ним, к слиянию не только душ, но и духа, не только чувств, но и идеалов, интересов…
Эти новые лучи любви — отблески тех новых психологических потребностей, которые созревают в нынешнем человеке.
В душевных приемниках развитого человека как бы вырастают новые диапазоны, и он может теперь принимать новые волны человеческой привлекательности. К старым слоям этой привлекательности, которые рождали любовь, добавляются сила ума и интуиции, близость идеалов, своеобразие взглядов и привычек, нешаблонность поступков, поведения…
Как-то одна деятельница американского женского движения сказала: «Нам, женщинам, нужно от мужчин прежде всего уважение, а не любовь». Это поразительные слова: как же переменилась вся психология женщины, если ей прежде всего нужна не любовь, которая тысячи лет стояла для нее на первом месте, а уважение, о котором раньше не было и речи… Впрочем, такая рокировка понятна: женщина все больше делается сейчас личностью, а уважение к себе — обычная потребность личности.
Что касается дружеских чувств, то сама психология человека-личности — подспудно, подсознательно — требует, чтобы у близкого человека было побольше близких ему самому черт. На тяге к такой близости стоит обычно дружба, и в сегодняшнюю любовь начинают незаметно втекать эти новые, «дружеские» тяготения.
Но почему нынешней развитой личности часто не хватает обычной любви, почему она тянется к многогранному чувству, как бы сдвоенному и строенному?
Тяга к широкой близости с другим человеком обычна для людей-личностей, но ее резко усиливают изъяны НТР и урбанизации. Во времена сверхтемпов и сверхконтактов у многих из нас становится все меньше близких друзей, все больше полудрузей и беглых знакомых. Глубинные наши потребности в дружеской исповеди, в полной распахнутости души, в тесной близости мыслей, в срастании интересов — все это не насыщается в полуглубоких контактах. Заряд этих чувств скапливается в душе, переполняет ее и прожекторным потоком изливаемся на самого близкого человека.
Родников, которые возбуждают любовь и от которых зависит ее жизнь и смерть, стало теперь, как видим, гораздо больше. Любовные чувствования от этого очень разветвляются, усложняются, но и осложняются; тень, как всегда, идет рядом со светом. Становясь богаче, любовь делается разборчивей: чтобы зажечь и поддерживать ее, теперь требуется куда более многозвенное, куда менее доступное сцепление условий. Внутри нее как бы вырастают новые препятствия: для многозвенной любви куда труднее найти нужного человека, поэтому многим стало, видимо, труднее и полюбить, и сохранить любовь.
Ленинградский социолог С. Голод задал однажды вопрос супругам-студентам: что больше скрепляет их — общие интересы, привычка, физическое влечение?
Четверть студенток и восьмая часть студентов ответили: общие взгляды и интересы. Цифры эти говорят, что среди представителей образованных слоев нашего общества постепенно растет тяга к разносторонней близости с любимым человеком — не только эмоциональной, но и духовной. В то же время тех, кому нужен супруг-товарищ, среди женщин в два раза больше, чем среди мужчин; значит, молодой женщине гораздо нужнее муж-товарищ, чем молодому мужчине — жена-товарищ. И еще один вывод: только четверть жен-студенток и восьмая часть мужей-студентов соединены нитями общих интересов и взглядов; у остальных таких духовных нитей не оказалось, а для нынешней любви это вопрос жизни и смерти.
Первый пыл любви чаще всего проходит через год-два семейной жизни. В медовый год любящие живут обычно в эмоционально-телесных этажах любви. Затем либо они надстраивают над ними духовные этажи, либо их дом делается холодным домом, камерой тусклого сожития. Сохранить любовь нынешний человек-личность может, только сплавив ее с дружескими тяготениями, сделав ее многозвенной «любовью-товариществом».
Такой сплав — главное противоядие от угасания чувств, главное психологическое лекарство. Конечно, создавать его невероятно трудно, а иногда невозможно, но другого пути сохранить любовь, пожалуй, нет, и тут приходится выбирать: или сознательное (но не искусственное!) сращивание любовных и дружеских тяготений, или стихийное скольжение по течению — к смерти любви.
Здесь, видимо, лежит один из главных устоев нынешней психологической культуры любви — закон максимальной помощи своим чувствам: на одних парусах чувств далеко не уедешь, им в подмогу нужны моторы сознательно творимой душевной близости. Семейная жизнь — это часто плавание против ветра и против течения, и чтобы супружеский корабль не сел на мель, ему нужна хорошая оснастка…
